Форум » Библиотека » Цветок Шиповника » Ответить
Цветок Шиповника
Алассиэн: ЦВЕТОК ШИПОВНИКА часть первая [more]Разве я человек? По-моему, уже нет. Причём давно. Тогда кто я? Что не человек, это точно. Рога, уши коровьи, морда, как у них, копытных. Правда, копыт у меня нет, есть лапы. Так что я точно не бык – у меня ещё и клыки есть. И хвост. Пушистый такой. Как бы я без хвоста на четырёх бегал? Лапы – как у кошки лапы. Почти. Потому что у меня ещё на передних лапах пальцы. Нормальные такие пальцы, почти как человеческие, только с когтями. И когти не убираются. Ненавижу на свою морду смотреть! Образина! Все зеркала, какие нашёл, давным-давно побил. А что? Двинул один раз лапой – и готово! А, чего они говорят – «Вышли бы Вы, мессир, к людям, а не сидели бы тут, как…» Ага, как же! Если меня не подстрелят сразу, так буду у какого-нибудь охотничка в клетке сидеть. Или на цепи. Зверюшка домашняя, говорящая, и фокусы показывать умеет. Вот лежу я, значит, в углу двора возле конуры, хозяин мне миску помоев выносит, за ушком чешет, «дай лапу» говорит. Умница, пушистик! Тьфу! Вот так тут и живу один. Вообще-то не совсем – в моём замке почти все вещи живые. Разговаривают, бегают, советы дают. Ага, им-то что! Они –то хоть симпатичные, не то, что я – не пойми что за страшилище. У Люмьера вон даже с метёлкой любовь. Думают, я не замечаю. А я как на них взгляну, так тошно. Сколько же мне лет? Здесь время неправильное какое-то; да я, вообще-то, давно и считать перестал. Только вот если у розы уже нижние лепесточки привяли – значит, двадцать мне точно есть. И вот иду я как-то по анфиладе. Наступаю на ковёр, чтоб когтями не стучать. Выглядываю на лестницу – и, надо же – у нижних ступенек мужичок какой-то стоит, по сторонам оглядывается. Спрашивает «Тут кто-нибудь есть?» Зачем он явился? На меня, что ли, посмотреть? … Что я, комнатная собачка? От возмущения я уже рычу. Встал на верхней площадке лестницы и затаился. Наблюдаю. Слуги мои дорогие от радости разве что не подпрыгивают. «Пройдёмте, мессир, отдохните, выпейте чаю!» И идёт ведь! Ну, хватит! Я его к себе в гости не звал! В два прыжка пролетаю лестницу, сворачиваю налево, распахиваю дверь. Они его в моё кресло усадили! В моё любимое! И угощают! Ну, вот я сейчас вам всем покажу! Зверею. Ясно чувствую, как шерсть на загривке встаёт дыбом. Рычу. Да, вот нравится мне рычать! - Здесь чужой! Люмьер несёт чепуху, что-то объясняет, но слушать его я не собираюсь. Ага, мужичок увидел меня, перепугался. Да, я страшный! Сейчас снова зарычу – ещё страшнее буду. Рога у меня, клыки из пасти торчат, красный плащ по полу тащится. На картинках черти как раз такие. Подхожу на четырёх, принюхиваюсь, разглядываю «гостя». Никудышный он какой-то – маленький, лысенький. И бормочет: - Я …Я не хотел… А сам на мою морду пялится, глаз не сводит. Ну, чего уставился? Когсворт что-то мямлит, но я его не слушаю. Перепрыгиваю через кресло и вновь рычу. Мужичок пятится, я иду за ним. - Что ты здесь делаешь? - Я заблудился в лесу… И… и вот… -Ты нежеланный гость! А он всё смотрит и смотрит! Нет, это невыносимо! - На что ты уставился? Ты пришёл посмотреть на чудовище? - Я искал ночлег… А сам всё на меня смотрит. Свирепею ещё больше, хватаю мужика за шиворот, ору: - Здесь ты найдёшь ночлег! – и волоку его в башню. Завтра придумаю, что с ним делать. Ходят тут всякие… Шляюсь по парку. Всё заросло, отменные дебри получились, пруд давно никто не чистит. Западная стена обрушилась – не вся, конечно – просто есть там такой хороший проход… Иду в него, как в ворота. В другом месте пришлось бы сигать через забор. Сразу за парком начинается лес. Если идти прямо весь день, можно выйти в горы. Правда, на гребне хребта я был всего раз или два. Возвращаюсь вечером. Заметно похолодало, начал срываться снежок. Вот, опять моя как-бы-зима пришла. Потом будет как-бы-осень, потом – снова зима. К западу от Замка лета нет вообще. У парадного входа вижу осёдланного коня. Мужик безлошадный был – я проверял. Это ещё что за гости? Так и есть: дверь в башню открыта. Взлетаю по винтовой лестнице, на повороте въезжаю плечом в стенку. Не вписался. У двери, за которой мой мужик сидит, кто-то на коленях и с факелом. Переговариваются. Я отшвыриваю этого кого-то одной левой. Факел катится в сторону и гаснет. - Кто здесь? Ой. Оказывается, это девушка. - Кто здесь? – повторяет она. – Кто Вы? Я стою в тени, она меня не видит. И пусть не видит. Она такая… Такая… А я кто? - Хозяин этого замка, - рычу в ответ. Надо же – оказывается, не рычать не получается. - Это мой отец, - говорит она. – Он болен, ему нельзя здесь быть, это опасно! Отпустите его! Стану я его отпускать, как же! Может, я первый раз за столько лет живого человека увидел. - Он не должен был вторгаться сюда! Она всё ещё стоит на коленях, смотрит куда-то вверх – наверное, пытается разглядеть меня. Мужик выглядывает в дырку под дверью, лопочет: - Уходи, Белль, оставь меня! Белль – это что, её имя? -Что я могу сделать? Надо же! Ничего ты не можешь сделать. Давно всё плохо и становится только хуже. «Уходи», - думаю я – «уходи же! Почему ты меня не боишься?» - Но должен же быть какой-то выход… - о чём она думает? Хожу взад-вперёд, стучу по каменному полу когтями, стараюсь держаться в тени. -Стой! Удивляюсь, замираю, поворачиваю голову. Девушка делает шаг вперёд, к свету. Она такая… - Оставь лучше меня… Что? От удивления едва не роняю челюсть. -Тебя? Ты сядешь вместо него? Она что, совсем не понимает, что делает? Мужик кричит: -Белль, нет! Я не позволяю тебе! Ты не знаешь, что делаешь! Вправду за неё волнуется, что ли? - А если я соглашусь, - спрашивает она, - ты его выпустишь? Всё. Это оно. Другого шанса у меня не будет. Отвечаю: -Да. Но ты останешься здесь навсегда! А, вот теперь она меня наконец боится! Говорит нерешительно: - Выйди на свет! Вот этого я не ожидал. Ох, что делать-то? Осторожненько эдак делаю шаг к световому потоку из окна-бойницы. Показываться мне очень не хочется. Потому что… Всё, увидела меня, вскрикнула, лицо руками закрыла. Я сам, когда себя такого в зеркале первый раз увидел, тоже орал. Но это так, частности. А вдруг она сейчас передумает? Говорит: _Я обещаю… И всё же я в это почти не верю. Но если успеть… - Ладно, - тут же соглашаюсь я. Моё слово должно быть первым. Отмыкаю дверь, быстренько хватаю мужика за шиворот и волоку вниз, на выход. Кажется, грубо: он спиной ступеньки считает. Ну и вопит, упирается, конечно. Я бы, может, и получше его нёс, но его надо отправить отсюда быстро, а я на двух плоховато держусь, упасть могу. Поэтому подгребаю передней правой, мужика несу левой. Плечом открываю дверь во двор, шагаю к Тартарини, забрасываю мужика в карету. Командую: - Отвезите его домой! В землю он тут врос, что ли? Точно – копыта уже какими-то корнями заплело. Но ничего, поднимается, топает к мосту и дальше. Тартарини сейчас карета с копытами. На паука немного похож; в общем, зрелище жутковатое. Ничего, бодро так пошёл, справится. Он – не я, так что выберется без помех. А где это «домой» - ну, до ближайшего городка, наверное. Может, сам у пассажира спросит. Иду обратно, наверх поднимаюсь уже медленнее. Слышу, как меня окликает Люмьер. Вот он, в нише стоит. _Чего тебе? - Мессир, я подумал, если девушка проведёт в замке какое-то время, то не могли бы вы предложить ей комнату? Хмыкаю что-то неопределённое и иду дальше. Надо же – сам я об этом как-то не подумал. Девушка стоит в том самом закутке, за дверью, в окно смотрит. Гляжу поверх её головы туда же и вижу, что Тартарини как раз переходит мост. Всхлипывает, оборачивается ко мне, слёзы с лица стирает: - Ты даже не дал мне с ним проститься… А я его больше не увижу. Не увижу никогда… Что, пушистик, доволен? Чувствую себя идиотом. Правда, нехорошо как-то получилось. Рявкаю: - Идём. В твою комнату. Вот, теперь говорить учиться надо. Слова-то я помню, а вот разговариваю позорно. Ладно, как есть, так есть. Она удивляется: - В мою комнату? Но я думала… -Ты хочешь остаться в башне? -Нет. - Тогда пойдём. Я иду впереди, на двух, несу Люмьера в правой передней. Он старается, светит изо всех сил, все три свечи зажёг. На двух я как следует уже давно не ходил, разучился. Вот теперь думаю, как бы не упасть, а то передняя (или верхняя) часть туши перевешивает. Украдкой оглядываюсь, смотрю, кого же это я в Замке поселил. Какая же она маленькая! Люмьер молчать долго не может. Тихонько начинает давать советы: - Скажите ей что-нибудь! Правда, что это я молчу? - Надеюсь, тебе здесь нравится, - оборачиваюсь я к ней. Она кивает, но, похоже, не очень-то искренне. Нашёл тоже, где спрашивать, пушистик! Здесь с потолка полтора десятка химерских каменных морд торчат. Эти ещё пострашнее моей будут. Оглядываюсь, смотрю на неё. Маленькая такая, тоненькая, в платье синем. И глаза – упрямые, карие. И хвостик с синим бантиком из длинных тёмных волос. Красивая… -Здесь теперь твой дом, так что ходи где хочешь. Но не в Западном Крыле! - А что в Западном Крыле? - Запрещено! – коротко говорю я и для убедительности рычу. Она вздрагивает. Идём дальше. В Западном Крыле я всё ободрал и разгромил, но её это не касается. Замок большой, ей места хватит. И вообще – чего? Чего, чего – живу я там, вот чего! Комната у лестницы, между Западным и Восточным, ещё на зимней стороне. Сколь я помню, когда кузина СелестИ гостила, она именно здесь жила. Значит, для Белль подойдёт. - Это твоя комната, - пропускаю её вперёд, сам стою у двери. – Если тебе что-нибудь нужно, мои слуги о тебе позаботятся. Люмьер шепчет мне в ухо: - Обед! Пригласите её на обед! Вообще-то это будет ужин уже, но это я потом думаю, а прежде вытягиваюсь весь и выговариваю как можно торжественней: Ты… Пообедаешь со мной! И это не просьба! Захлопываю дверь и ухожу, довольный собой. Кажется, всё получилось! [/more]
Алассиэн: Ветер пишет: Ты не смотрела ВатВ2? Нет. И не уверена, что хотела бы смотреть. Потому что видела ролики на Ютубе, и... я не выдерживаю больше двух минут. Такая халтура!
Алассиэн: Вот оно какое, время. Значит, оно и впрямь идёт только для меня. Я расту и взрослею, а мир остаётся прежним. За 10 лет Чип, младший сын миссис Поттс, ничуть не вырос, так и оставшись мальчишкой. Да разве и могут расти сервизные чашки? Лет пять-шесть назад сделалось совсем невыносимо. Они, вещи-слуги, были общностью, были схожи, а я был другим. Да ещё и менялся всё быстрей и быстрей – туша становилась тяжелее и больше, обозначились рога и торчащие, так изводившие меня зубы. Вот если бы я не один был таким, если бы где-то жил целый народ существ, таких, как я! Всё равно человеком уже не бывать, думалось тогда. Посмеялась надо мной ведьма, сделала образиной. Кому я такой нужен? Они и то, наверное, терпят меня только потому, что отсюда некуда уходить. А вот я уйду! И будь что будет! Оставить Замок я пробовал и раньше. Не получалось. Вроде бы шёл строго прямо – а к вечеру выходил на то же место, с которого отправился в путь. Лес почти весь был мой, не путавший троп. Но это лес. Дважды я даже выходил на гребень хребта, оглядывал оттуда окрестные земли. Города, дороги, большая река и за ней - снова горы… Где-то там жили люди. Люди! Думали о чём-то, работали, к чему-то стремились, о чём-то мечтали. И уж наверняка не были так одиноки. Если делать маленькие переходы от дерева до дерева, я не собьюсь. Выйду вон на ту деревню – она ближе всех. А там будь что будет! Другим-то удавалось пройти и не заблудиться. Тартарини раз двадцать выбирался на тракт – но колёс у него не было, и прикинуться обычной каретой не удавалось. Готов был жить простой вещью, но только не здесь… Не вышло. Отчаявшись, он однажды попросту застыл на месте, вовсе перестав уходить со двора. Убегали и четверо братьев-стульев, и Нанно-лопата, и три подружки-метлы. Стульев не было почти целый год, остальных – поменьше; но все они вернулись, кое-кто из них вовсе не хотел рассказывать о своих приключениях. И вот, верно, я так сильно захотел оставить замок, что мне это удалось. Я добрался до самого края известных мне мест, на четырёх перешёл ручей, не разгибаясь, нырнул в ивняк, на кабанью тропу. Поднялся по склону оврага, раздвинул мордой хлёсткие ветки… и лицом к лицу столкнулся с резавшим лозу мужиком. Никогда не забуду, как он тогда кричал. Вопль, доходящий до визга, прямо режущего уши. Он уронил всё, что держал в руках, вопил и краснел почти что до цвета свёклы. И с места не двигался. - Что случилось? – спросил я. И вдруг оглушительно догадался: это же он от испуга. Он боится. Боится меня. Я выбрался из зарослей, обошёл полянку кругом, скрылся, можно сказать, из вида. И мужик умолк. Наконец-то. Я решил, что вот теперь можно разговаривать, вернулся, подобрал связку прутьев и хотел отдать ему… Куда там! Он не стал меня даже слушать. Забормотал что-то вроде «чёрт, чёрт, чёрт! Сгинь, нечистый!», бросил всё своё добро и рванул прочь. Я не стал догонять. Зачем? Хотел человека повстречать? Радуйся, пушистик, что у него ружья и собак не было.
Алассиэн: Прошло много дней, прежде чем желание жить среди людей пересилило опасения и страх. Да, я боялся. Того, как будут бояться меня. Роза цвела… и пока не думала увядать. И я, честно говоря, вовсе не задумывался о том, что мне вот надо повстречать, полюбить… Задумывался, но не об этом. Просто я, хотя бы и таким, очень хотел жить, как человек. А не так, как сейчас – не пойми кем среди говорящих и думающих вещей. Зеркало, доставшееся мне вместе с розой, показывало всё, что ни попросишь. И настоящее, и прошлое. Прошлое жгло. Слишком уж отличалось то, что было тогда, от того, что стало сейчас. И настоящее… тоже. Почему никто из родичей не пробует найти исчезнувшего меня? Наверное, я и там не очень-то нужен. Ну что же: и я не стану смотреть. Узнавать, как у них… там. Я смотрел, как живёт мир. Который я сам никогда не увижу, потому что застрял здесь навсегда. Навсегда ли? А ну-ка, Зеркало, покажи мне дорогу из замка прочь! Зеркало не просто показало. Оно повело. Рванулось из рук, потянуло за собой. Вот оно как, оказывается. Если зеркало в руках – тропы даже не пробуют петлять, дорога словно сама стремится под лапы. Вскоре останавливаюсь у самого края леса. Здесь, в этих краях, как-бы-зима и как-бы-лето уже не властны. Здесь просто осень. Или не осень? Вон крестьяне хлеб убирают. Смотрю на них, смотрю… И подходить не решаюсь. Просто смотрю. Как срезают стебли, как связывают их в… кажется, это зовётся «снопы». Как одна женщина, прервав работу, подходит поглядеть, как там её маленький, занятый какой-то игрой… Нет, не хочу. Не хочу напугать их так, как того, в ивняке. Путь и дальше не знают. Разворачиваюсь и тихо ухожу, пока не заметили. Зеркало, веди меня домой!
Алассиэн: Я спросил у Зеркала о существах, которые, может быть, такие же, как я. И Зеркало не ответило. Один-единственный раз оно не ответило ничего. Только дрогнуло отражение, словно поверхность воды, колеблемая ветром. Значит, один я такой урод. Ну что же – если и впрямь нет и не было на свете такого народа, то хотя бы ведьма никого больше не наградила такой вот жизнью. Хотя бы это хорошо. А общности хотелось. Ещё и как! Я ведь уже почти и не человек, я зверь. И ведь похож на медведя. И на зубра. И.. Если я на самом деле зверь – может быть, другие звери признают меня своим? Пытался я много раз, но ничего не вышло и там. Зубры посчитали меня за хищника – да и кем я был, честно говоря, к тому времени? А это, вообще-то, страшно, когда коровы выстраиваются в круг, защищая телят, и опускают рога, а потом стараются затоптать. Против такой единой силы не устоят ни волки, ни рысь. А лучше вовсе не вставать у неё на пути. Медведица какое-то время терпела моё присутствие неподалёку, а потом решила, что я чем-то опасен для её медвежат. Хорошо ещё, не убила – я оказался живучим. Только тогда мне вовсе не казалось, что это хорошо. Оставались волки. В моих краях жили две стаи; их вожаки время от времени сражались между собой за владения и что-то ещё. Волки пели по ночам странные песни, выращивали волчат в тёмных логовах и охотились сообща. И ни один из этих волков так и не признал меня за своего. Волчьи семьи казались мне похожими… пока однажды зима внешнего мира не совпала с моей. Тогда я впервые увидел, как волки охотятся на человека. Я не выходил за пределы своих земель. Эти люди сами забрели ко мне. Дед и внук, наверное. Старик и мальчишка. Они собирали хворост. Погода была мерзкая, дул ледяной ветер, на мёрзлую чёрную землю то и дело слетали снежинки. Не знаю, разобрали ли те двое, что именно отвлекло волков. Не знаю. Отлёживаясь в берлоге после драки с волками, я заглянул в зеркало: проверил, живы ли. Оказалось, что да. Живы и целы. Чтоб я ещё позволил волкам такое на моей земле! Пускай на оленей охотятся. Это было давно. Теперь уже кажется, что очень давно. Теперь я уже точно знаю, что я всё-таки человек. Почти. И я люблю Белль. Как бы ещё решиться сказать ей это? Интересно, каким будет превращение? А я уже почти уверен, что оно обязательно будет. Успею ли я его заметить? Будет ли оно мгновенным, как… тогда, или же нет? Если оно действительно будет, если это не обман, не иллюзия… Почему же после того самого дня оно должно стать невозможным? Почему должно, если вроде бы не изменится ничего? Или всё-таки изменится, сразу и бесповоротно? А это что-то, необратимое, может быть только одним: я забуду, кто я есть, став зубастой тварью без ума и без памяти. Только так. Может быть, сразу, как облетит роза. Может, через несколько дней. Но всё-таки честно отмечу для себя вот что: я люблю не потому, что хочу избегнуть вот этой участи. И это тоже, но это – не главное. Совсем. И не потому, что какое-то там условие… настоящее ли оно вообще, или пустой обман и надежда? Белль удержала меня на краю моей собственной бездны. А бездна всё-таки была – невидимая, но настоящая. И отвела прочь. И как же это здорово – понимать, что я нужен, что меня не просто терпят… что у меня есть друзья. Вообще-то. И ещё есть любовь. Как бы только решиться… и всё-таки сказать Белль, что я её люблю?
Алассиэн: Весь день сидим в библиотеке. Ну, почти весь. Вчера Когсворт по большому секрету сообщил мне свою идею. Нужно занять Белль, чтобы дать, дворецкому и его команде, как он сказал, «пространство для маневра». Что он там собирается сделать? Сильно подозреваю, что Белль шепнули на ушко то же самое – ну да, по секрету от меня. Поэтому меня надо занять. Ну что же – я согласен всеми лапами. Я люблю слушать. Белль читает пьесу автора с невозможной фамилией Шекспир. Как ясный день собой свечу затмит, Так звезд сильнее свет ее ланит. А в небе заструят сиянье очи, И утренние птицы запоют, Решив, что сумрак ночи миновал... А вот склонилась на руку щекою. О, быть бы мне перчаткою, щеки Коснуться... Роза безвозвратно облетает. Это я не считал дней. Другие-то их считали. До моего двадцатиоднолетия осталось сорок восемь часов. Я отчаянно боюсь того, что скажет мне Белль. Да, она относится ко мне хорошо, она друг мне, но… сможет ли она ответить на мою любовь? Не испугают ли её мои слова? Уже сколько раз хотел сказать ей… и понимал, что нет, не смогу. А ведь должен суметь – иначе так и останусь зверюгой. Хотя нет – это не главное. Главное – другое. Я уже не могу представить, как смогу жить без неё. Как там Ромео мечтает? «Устами уст коснуться»… Ага, как же! Я, с такой-то мордой! Да ни за что! Хотя, правду-то сказать, и хотел бы. Да вот только к чему думать о несбыточном? - Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте, - Белль со вздохом захлопывает книжку. Не-а, повесть не печальная. Это я так думаю. Они же взаимно влюбились! Обвенчались даже. Ну и что с того, что всё так кончилось? - Почитай ещё, - прошу я. Вот так: положил руки-лапы на стол, залёг мордой поверх лап и слушаю. Хорошо… То есть уже нет. То есть вообще конфуз. Потому что Белль протягивает мне книжку и добавляет: - Лучше ты почитай для меня! Книжку-то я в руки взял. Но что дальше делать? Я же забыл всё, я же теперь читать не умею! И буквы такие маленькие… Позор на мою мохнатую голову, вот что. Сдаюсь. Кладу книгу на стол и признаюсь честно: - Я не умею. Как это называется? Кажется, «сесть в лужу». Белль спрашивает удивлённо: - Разве ты не учился? - Учился, - сознаюсь я. – Но это было так давно… Да и учиться я тогда особо не хотел. Скучной мне казалась эта учёба. Было куда как интереснее удрать от Гилберта, например, в лес… Кстати, именно тогда я и перестал звать его «мистер Гилберт», ограничившись одной фамилией. Так было веселей… Откуда мне было знать, что именно сейчас умение читать может вдруг пригодиться? Но Белль не сдаётся. Говорит: - Я помогу. Давай отсюда…, - раскрывает «печальную повесть» на первой странице, придвигает книжку ко мне. Ох. Попытаюсь. Если очень-очень постараться… И – да! – я же только что всё это слышал! Очень внимательно вглядываюсь в первое слово. И в памяти всплывает почти совсем забытое знание. Пусть пока чуть-чуть… и буквы складываются, и получается… -Два… - Две, - поправляет Белль. Надо же – почти получилось! Одолел я, правду сказать, только одну страницу. Получилось! Умение читать уж теперь-то я точно не упущу! А продолжение приключений капитана Алонсо как раз написано крупными буквами, по десятку строчек на страницу ;)
Ветер: Алассиэн пишет: Я спросил у Зеркала о существах, которые, может быть, такие же, как я. И Зеркало не ответило. Один-единственный раз оно не ответило ничего. А по твоему, у зеркала были ограничения? Например, на образы Будущего или на то, что находится очень далеко? Тот же космос... После того вечера перед телескопом Бист мог попробовать ипользовать Зеркало, чтобы взглянуть на лунных жителей. Только вряд ли у него получилось бы. Но всё-таки честно отмечу для себя вот что: я люблю не потому, что хочу избегнуть вот этой участи Для меня - главная Истина всего мультфильма. Было приятно прочесть её в рассказе от другого человека. И меня тут посетила идея... Когда повесть бдет дописана, я хотел бы сделать несколько черно-белых иллюстраций, в частности к тем авторским моментам, которых не было в мультфильме. Подумай, какие именно моменты сюжета можно выбрать.
Алассиэн: Ветер пишет: у зеркала были ограничения? Думать надо. То ли предел дальности, то ли нельзя показать то, чего нет. несколько черно-белых иллюстраций, в частности к тем авторским моментам, которых не было в мультфильме. Подумай, какие именно моменты сюжета можно выбрать. Потрясающее предложение! Ну конечно же, я хочу всё. Но это, наверное. будет слишком? Так что называю пока три: 1. "Рычу, роюсь в своём хламе. Роюсь долго. Гребень я всё-таки нашёл, и я даже помню, как им пользоваться. Нет, в зеркало я смотреть не буду (одно-то зеркало в замке точно есть), но, кажется, получилось хорошо." 2. "Вскоре останавливаюсь у самого края леса. Здесь, в этих краях, как-бы-зима и как-бы-лето уже не властны. Здесь просто осень. Или не осень? Вон крестьяне хлеб убирают. Смотрю на них, смотрю… И подходить не решаюсь. Просто смотрю. Как срезают стебли, как связывают их в… кажется, это зовётся «снопы». Как одна женщина, прервав работу, подходит поглядеть, как там её маленький, занятый какой-то игрой… " Ну и , конечно же, вот это: 3." - Едва ли именно люди, - вмешивается Гилберт. – Но какой-нибудь особый народ может там обитать. 15 лет назад Уолтер Доэрти с островов начал в своих землях постройку огромного телескопа, линзы которого были до 10 ярдов в диаметре. По последним сведениям.. Кхм… которыми я располагаю… у него были перебои в средствах. Поэтому, учитывая, сколько времени прошло с тех пор… Вдруг вы, Белль, что-нибудь знаете? Удалось ли ему осуществить свою мечту? Белль смущается. - Я не знаю… Но, может быть, я что-нибудь слышала… В каком году вы получили ваши последние сведения?"
Ветер: Мне нравится выбор (возможно, ещё что-то от себя повыберу, например эпизод с зубрами). Стиль рисовки, предположительно, таков: http://fc05.deviantart.com/fs19/f/2007/266/e/3/Autumn_Again__Beast_Disney__by_beastiar_Veter.jpg Как будут первые эскизы (не знаю когда, честно выложу в "Мастерской" )
Алассиэн: Ветер пишет: Мне нравится выбор (возможно, ещё что-то от себя повыберу, например эпизод с зубрами). Я же сказала - я на самом деле хочу всё, но не рискую просить сразу так много
Алассиэн: Отсутствие Сетки явно идёт мне на пользу - в очереди на публикацию появился ещё один фанфик. Стиль изложения, конечно, иной, но сносит крышечку (говоря на русском литературном - воздействует на мысли и чувства) ничуть не слабее "Цветка".
полная версия страницы