Форум » Библиотека » Цветок Шиповника » Ответить
Цветок Шиповника
Алассиэн: ЦВЕТОК ШИПОВНИКА часть первая [more]Разве я человек? По-моему, уже нет. Причём давно. Тогда кто я? Что не человек, это точно. Рога, уши коровьи, морда, как у них, копытных. Правда, копыт у меня нет, есть лапы. Так что я точно не бык – у меня ещё и клыки есть. И хвост. Пушистый такой. Как бы я без хвоста на четырёх бегал? Лапы – как у кошки лапы. Почти. Потому что у меня ещё на передних лапах пальцы. Нормальные такие пальцы, почти как человеческие, только с когтями. И когти не убираются. Ненавижу на свою морду смотреть! Образина! Все зеркала, какие нашёл, давным-давно побил. А что? Двинул один раз лапой – и готово! А, чего они говорят – «Вышли бы Вы, мессир, к людям, а не сидели бы тут, как…» Ага, как же! Если меня не подстрелят сразу, так буду у какого-нибудь охотничка в клетке сидеть. Или на цепи. Зверюшка домашняя, говорящая, и фокусы показывать умеет. Вот лежу я, значит, в углу двора возле конуры, хозяин мне миску помоев выносит, за ушком чешет, «дай лапу» говорит. Умница, пушистик! Тьфу! Вот так тут и живу один. Вообще-то не совсем – в моём замке почти все вещи живые. Разговаривают, бегают, советы дают. Ага, им-то что! Они –то хоть симпатичные, не то, что я – не пойми что за страшилище. У Люмьера вон даже с метёлкой любовь. Думают, я не замечаю. А я как на них взгляну, так тошно. Сколько же мне лет? Здесь время неправильное какое-то; да я, вообще-то, давно и считать перестал. Только вот если у розы уже нижние лепесточки привяли – значит, двадцать мне точно есть. И вот иду я как-то по анфиладе. Наступаю на ковёр, чтоб когтями не стучать. Выглядываю на лестницу – и, надо же – у нижних ступенек мужичок какой-то стоит, по сторонам оглядывается. Спрашивает «Тут кто-нибудь есть?» Зачем он явился? На меня, что ли, посмотреть? … Что я, комнатная собачка? От возмущения я уже рычу. Встал на верхней площадке лестницы и затаился. Наблюдаю. Слуги мои дорогие от радости разве что не подпрыгивают. «Пройдёмте, мессир, отдохните, выпейте чаю!» И идёт ведь! Ну, хватит! Я его к себе в гости не звал! В два прыжка пролетаю лестницу, сворачиваю налево, распахиваю дверь. Они его в моё кресло усадили! В моё любимое! И угощают! Ну, вот я сейчас вам всем покажу! Зверею. Ясно чувствую, как шерсть на загривке встаёт дыбом. Рычу. Да, вот нравится мне рычать! - Здесь чужой! Люмьер несёт чепуху, что-то объясняет, но слушать его я не собираюсь. Ага, мужичок увидел меня, перепугался. Да, я страшный! Сейчас снова зарычу – ещё страшнее буду. Рога у меня, клыки из пасти торчат, красный плащ по полу тащится. На картинках черти как раз такие. Подхожу на четырёх, принюхиваюсь, разглядываю «гостя». Никудышный он какой-то – маленький, лысенький. И бормочет: - Я …Я не хотел… А сам на мою морду пялится, глаз не сводит. Ну, чего уставился? Когсворт что-то мямлит, но я его не слушаю. Перепрыгиваю через кресло и вновь рычу. Мужичок пятится, я иду за ним. - Что ты здесь делаешь? - Я заблудился в лесу… И… и вот… -Ты нежеланный гость! А он всё смотрит и смотрит! Нет, это невыносимо! - На что ты уставился? Ты пришёл посмотреть на чудовище? - Я искал ночлег… А сам всё на меня смотрит. Свирепею ещё больше, хватаю мужика за шиворот, ору: - Здесь ты найдёшь ночлег! – и волоку его в башню. Завтра придумаю, что с ним делать. Ходят тут всякие… Шляюсь по парку. Всё заросло, отменные дебри получились, пруд давно никто не чистит. Западная стена обрушилась – не вся, конечно – просто есть там такой хороший проход… Иду в него, как в ворота. В другом месте пришлось бы сигать через забор. Сразу за парком начинается лес. Если идти прямо весь день, можно выйти в горы. Правда, на гребне хребта я был всего раз или два. Возвращаюсь вечером. Заметно похолодало, начал срываться снежок. Вот, опять моя как-бы-зима пришла. Потом будет как-бы-осень, потом – снова зима. К западу от Замка лета нет вообще. У парадного входа вижу осёдланного коня. Мужик безлошадный был – я проверял. Это ещё что за гости? Так и есть: дверь в башню открыта. Взлетаю по винтовой лестнице, на повороте въезжаю плечом в стенку. Не вписался. У двери, за которой мой мужик сидит, кто-то на коленях и с факелом. Переговариваются. Я отшвыриваю этого кого-то одной левой. Факел катится в сторону и гаснет. - Кто здесь? Ой. Оказывается, это девушка. - Кто здесь? – повторяет она. – Кто Вы? Я стою в тени, она меня не видит. И пусть не видит. Она такая… Такая… А я кто? - Хозяин этого замка, - рычу в ответ. Надо же – оказывается, не рычать не получается. - Это мой отец, - говорит она. – Он болен, ему нельзя здесь быть, это опасно! Отпустите его! Стану я его отпускать, как же! Может, я первый раз за столько лет живого человека увидел. - Он не должен был вторгаться сюда! Она всё ещё стоит на коленях, смотрит куда-то вверх – наверное, пытается разглядеть меня. Мужик выглядывает в дырку под дверью, лопочет: - Уходи, Белль, оставь меня! Белль – это что, её имя? -Что я могу сделать? Надо же! Ничего ты не можешь сделать. Давно всё плохо и становится только хуже. «Уходи», - думаю я – «уходи же! Почему ты меня не боишься?» - Но должен же быть какой-то выход… - о чём она думает? Хожу взад-вперёд, стучу по каменному полу когтями, стараюсь держаться в тени. -Стой! Удивляюсь, замираю, поворачиваю голову. Девушка делает шаг вперёд, к свету. Она такая… - Оставь лучше меня… Что? От удивления едва не роняю челюсть. -Тебя? Ты сядешь вместо него? Она что, совсем не понимает, что делает? Мужик кричит: -Белль, нет! Я не позволяю тебе! Ты не знаешь, что делаешь! Вправду за неё волнуется, что ли? - А если я соглашусь, - спрашивает она, - ты его выпустишь? Всё. Это оно. Другого шанса у меня не будет. Отвечаю: -Да. Но ты останешься здесь навсегда! А, вот теперь она меня наконец боится! Говорит нерешительно: - Выйди на свет! Вот этого я не ожидал. Ох, что делать-то? Осторожненько эдак делаю шаг к световому потоку из окна-бойницы. Показываться мне очень не хочется. Потому что… Всё, увидела меня, вскрикнула, лицо руками закрыла. Я сам, когда себя такого в зеркале первый раз увидел, тоже орал. Но это так, частности. А вдруг она сейчас передумает? Говорит: _Я обещаю… И всё же я в это почти не верю. Но если успеть… - Ладно, - тут же соглашаюсь я. Моё слово должно быть первым. Отмыкаю дверь, быстренько хватаю мужика за шиворот и волоку вниз, на выход. Кажется, грубо: он спиной ступеньки считает. Ну и вопит, упирается, конечно. Я бы, может, и получше его нёс, но его надо отправить отсюда быстро, а я на двух плоховато держусь, упасть могу. Поэтому подгребаю передней правой, мужика несу левой. Плечом открываю дверь во двор, шагаю к Тартарини, забрасываю мужика в карету. Командую: - Отвезите его домой! В землю он тут врос, что ли? Точно – копыта уже какими-то корнями заплело. Но ничего, поднимается, топает к мосту и дальше. Тартарини сейчас карета с копытами. На паука немного похож; в общем, зрелище жутковатое. Ничего, бодро так пошёл, справится. Он – не я, так что выберется без помех. А где это «домой» - ну, до ближайшего городка, наверное. Может, сам у пассажира спросит. Иду обратно, наверх поднимаюсь уже медленнее. Слышу, как меня окликает Люмьер. Вот он, в нише стоит. _Чего тебе? - Мессир, я подумал, если девушка проведёт в замке какое-то время, то не могли бы вы предложить ей комнату? Хмыкаю что-то неопределённое и иду дальше. Надо же – сам я об этом как-то не подумал. Девушка стоит в том самом закутке, за дверью, в окно смотрит. Гляжу поверх её головы туда же и вижу, что Тартарини как раз переходит мост. Всхлипывает, оборачивается ко мне, слёзы с лица стирает: - Ты даже не дал мне с ним проститься… А я его больше не увижу. Не увижу никогда… Что, пушистик, доволен? Чувствую себя идиотом. Правда, нехорошо как-то получилось. Рявкаю: - Идём. В твою комнату. Вот, теперь говорить учиться надо. Слова-то я помню, а вот разговариваю позорно. Ладно, как есть, так есть. Она удивляется: - В мою комнату? Но я думала… -Ты хочешь остаться в башне? -Нет. - Тогда пойдём. Я иду впереди, на двух, несу Люмьера в правой передней. Он старается, светит изо всех сил, все три свечи зажёг. На двух я как следует уже давно не ходил, разучился. Вот теперь думаю, как бы не упасть, а то передняя (или верхняя) часть туши перевешивает. Украдкой оглядываюсь, смотрю, кого же это я в Замке поселил. Какая же она маленькая! Люмьер молчать долго не может. Тихонько начинает давать советы: - Скажите ей что-нибудь! Правда, что это я молчу? - Надеюсь, тебе здесь нравится, - оборачиваюсь я к ней. Она кивает, но, похоже, не очень-то искренне. Нашёл тоже, где спрашивать, пушистик! Здесь с потолка полтора десятка химерских каменных морд торчат. Эти ещё пострашнее моей будут. Оглядываюсь, смотрю на неё. Маленькая такая, тоненькая, в платье синем. И глаза – упрямые, карие. И хвостик с синим бантиком из длинных тёмных волос. Красивая… -Здесь теперь твой дом, так что ходи где хочешь. Но не в Западном Крыле! - А что в Западном Крыле? - Запрещено! – коротко говорю я и для убедительности рычу. Она вздрагивает. Идём дальше. В Западном Крыле я всё ободрал и разгромил, но её это не касается. Замок большой, ей места хватит. И вообще – чего? Чего, чего – живу я там, вот чего! Комната у лестницы, между Западным и Восточным, ещё на зимней стороне. Сколь я помню, когда кузина СелестИ гостила, она именно здесь жила. Значит, для Белль подойдёт. - Это твоя комната, - пропускаю её вперёд, сам стою у двери. – Если тебе что-нибудь нужно, мои слуги о тебе позаботятся. Люмьер шепчет мне в ухо: - Обед! Пригласите её на обед! Вообще-то это будет ужин уже, но это я потом думаю, а прежде вытягиваюсь весь и выговариваю как можно торжественней: Ты… Пообедаешь со мной! И это не просьба! Захлопываю дверь и ухожу, довольный собой. Кажется, всё получилось! [/more]
Алассиэн: Ветер пишет: Если хорошо в ч\б отрисовать, Да, так тоже можно. У меня была несколько иная идея - золотой лев на голубом поле. Это я герб ищу.
Алассиэн: Готовлюсь к празднику. Люмьер зовёт это действо «почистить пёрышки». С Барнетом спорить трудно – очень уж он немногословен. И убедителен. И рук у него – четыре… Но это последний раз, когда я ради «быстрее и лучше» не сам себе «чищу пёрышки». Тьфу, то есть – шкуру. И какая разница, что недавно научился? Берлога. Сижу перед зеркалом, мрачно разглядываю свою физиомордию. Барнет что-то делает с моей гривой – только ножницы щёлкают. Нет, вот только бантик для бороды мне совсем не надо! Это так… глупо! Вокруг снуёт Люмьер. Его задача – поддерживать… мм… боевой дух. Потому что настроение у меня действительно скачет туда-сюда, от «я всё смогу, сегодня я ей наконец признаюсь» до «на самом деле она меня не любит, поэтому нечего её пугать понапрасну». Взгляд на привявшую, сильно склонившуюся розу, на зеркало, себя в зеркале, в пол, снова на розу. Сейчас или никогда, или и решаться без толку будет. И всё-таки я страшен, я действительно страшен, даже сейчас, с синим бантиком на сильно подстриженной гриве, весь такой нарядный и домашний. И дело даже не в том – клыки там, не клыки; Разве человек может полюбить не-человека? - Уау! Жмёт! Ага, ещё бы не жало. Барнет нехотя поясняет: - Нужно создать хоть видимость человеческой фигуры, мессир… Потерпите. Здесь есть подкладные плечи – ничего, не робейте, будут какие надо и свои. Костюм у меня геральдических цветов – синее и золотое. Ага, а я гербовый рогатый лев. Хоть прямо сейчас на знамя. Вправду, что ли – сейчас или никогда! Наконец я готов. Кажется, Барнет разглядывает меня как произведение искусства. Своего. Ладно уж. Может, гриву и впрямь следовало подстричь… Чуть-чуть приоткрывается дверь, появляется Когсворт, чрезвычайно гордый своей ролью распорядителя торжества. - Ммм.. Барышня ожидает! Делаю шаг, замираю на пороге, оглядываюсь. Чувствую себя как капитан Алонсо перед прыжком в море с 30-футовой скалы. Словно стою на обрыве белого камня, а далеко внизу – прозрачная зеленоватая вода. И отступать нельзя, и другого выхода нет. Люмьер легонько подталкивает меня в спину. Я набираю полную грудь воздуха – будто и вправду перед прыжком! – поправляю неудобный узкий рукав и делаю шаг вперёд. Ну, пошёл! А навстречу мне по противоположной лестнице, шурша платьем, спускается Белль. Она такая красивая, такая сияющее радостная, что, глядя на неё, я мигом забываю обо всех своих страхах. Мы улыбаемся друг другу; книксен, поклон – у нас эти светские церемонии больше похожи на необременительную игру. Белль берёт меня под руку, и мы вместе идём вниз, в банкетный зал. Ну и. конечно же, на нас смотрят, наблюдают, не вмешиваясь, все. Вообще все – не то чтоб кто-то мешал, но друзья за меня и со мной. С нами и за нас. А нетерпеливый пёс Бублик, он же тумбочка на лапах, с громким лаем несётся прямо под ноги, и до конца лестницы ещё пара ступенек. Я успеваю испугаться, что он устроит нам конфуз – ладно ещё мне! – но Белль в длинном и широком, наверняка непривычном в обращении золотом платье, как бы на собаку не наступить! Я успеваю отвернуть назад, удерживая свою даму от опасного шага – но всё обошлось, пёс благополучно проносится мимо; а нам остаётся только рассмеяться. Оркестр играет «Цветущую магнолию», и Белль за руки тянет меня танцевать. Вальс! Если бы что-то ещё, не это! Тацевать-то я как раз учился хорошо. Прежде. Просто – вальс же, а это означает, что Белль будет так близко… От волнения я постыдно икнул. Танец даётся неожиданно легко, Белль восхищённо смотрит на меня, я – на неё, а ещё время от времени оглядываюсь на Когсворта и Люмьера: ну, видели!? Сочувствующие подпрыгивают и толкаются на своей полке, музыканты, кажется, превзошли сами себя, а с фрески на потолке на нас глазеют крылатые детишки-амуры. Эту роспись не тронуло никакое колдовство. Вот это, верно, и называется счастьем. Тихонько гаснут свечи, смолкает музыка. Сквозь огромные окна бального зала становятся видны тёмно-синее небо и звёзды. Выходим на террасу. Где-то в саду отчаянно звенят цикады. Белль присаживается на скамеечку, расправляет шлейф платья, и вообще выглядит как-то так, словно ждёт чего-то… чего? Сажусь рядом, собираюсь с духом какое-то время, а потом беру её за руки. Сейчас или никогда! Спрашиваю осторожно: - Белль, ты счастлива здесь… со мной? - Да, - искренне отвечает она. Я прячу улыбку… и тут же замечаю грусть в её взгляде. Что-то не так! - Что с тобой? Белль отводит глаза: - Если бы я могла увидеть отца... Я так скучаю! Мда, нехорошо получается. Об этом я не подумал. А она ведь и вправду не знает, что с ним сейчас. А я тогда так… Что же делать? И вдруг приходит решение. И такое простое! - Это возможно, - отвечаю я. – Идём со мной. Всё-таки хорошо, что мою берлогу прибрали. Хоть показать не стыдно. Роза… недолго ей, бедной, осталось. Интересно, будет ли она жить, если я успею раньше падения последнего лепестка? Рядом с розой – волшебное зеркало. Его-то я и протягиваю Белль. - Оно всё покажет тебе. Всё, что пожелаешь увидеть. Моя любимая берёт зеркало с некоторой опаской. Говорит ему – хотя нет, именно что просит: - Я хочу увидеть моего отца! Пожалуйста. Заветное стекло вспыхивает зелёным – да так, что можно зажмуриться. Я не вижу того, что показывает зеркало. Но я вижу лицо Белль. Испуг, недоверие, сострадание, гнев… отчаяние. Что-то не так! Я не успеваю спросить. Белль говорит, что случилось, прежде меня. - Он болен, ему плохо… Он там совсем один! Вот так. А виноват-то я. Что стоило ещё месяц назад отправить к нему Тартарини и сообщить, что с его дочерью всё в порядке? А я тут с какими-то признаниями. Пока объясняться буду. Пока это всё… Слишком много времени. Я же не знаю, какое оно, превращение это. Может быть, очень-очень долгое? А там, наверное, уже надо спасать. Поэтому я говорю: -Белль, ты должна идти к нему. Нелегко мне даются эти слова. Кажется, Белль потрясена. - Ты меня отпускаешь? - Да. -Спасибо, - отвечает Белль. Зачем-то обращается к зеркалу: - Я уже иду! Отец-то её не слышит. Но она ведь не знает этого! Зеркало… Зачем оно мне теперь? Белль возвращается с порога, протягивает зеркало мне. -Возьми его себе, - отвечаю я.- Ты сможешь заглянуть в него… и иногда вспомнить обо мне. Прощай, любимая. Тебе незачем сюда возвращаться. Вспомни обо мне… в прошлом. Настоящий я уже не буду мной. Моя роза облетит не позднее завтрашнего утра. Я позволяю себе немногое: пропустить Беллины волосы сквозь пальцы. - Иди. А Белль задерживается на мгновение, словно хочет сказать что-то… И осторожно касается ладонью моей щеки. - Не грусти! Я вздрагиваю… и провожаю её удивлённым взглядом. Что это было? Я прав, или… Шелест платья и стук каблучков стихают вдали. А я всё стою как стоял – опершись руками на край столика с розой, смотрю на цветок и не вижу его… Моя сказка кончилась. Моё время прошло. Если бы у меня была возможность переиграть сегодняшний вечер! Но нет – я всё равно поступил бы так же. Потому что так было правильно. Слышу позади звук шагов – деревяшками по паркету. Оборачиваться незачем – я и так знаю, кто пришёл ко мне. Голос Когсворта звучит словно издалека. - Я знал, что Вы сможете, мессир! Вечер прошёл великолепно! Ну, похвали меня ещё. Вечер прошёл. - Я отпустил её, - странно, себя едва слышу. Когсворт понимает не сразу. - Да-да, превосхо… Что? Что Вы сделали? - Она уходит. - Но почему? – недоумевает мой дворецкий. Простите, друзья. Сейчас я обменял наше будущее на жизнь одного человека. И на счастье другого. Другой. - Потому что я её люблю. Время сдвинулось. Сделали ещё один шаг стрелки огромных часов, циферблат которых – моя земля. Небо затянуто непроглядно-серым, и одинаково холодный дождь поливает со всех сторон: и с запада, и с востока. На западе вода поедает снег, на востоке ручьи стекают по листьям. По зелёным листьям, которые никогда не увидят осени. Ненаучно, непредставимо, немыслимо… Я не спал и не буду. Всего-то осталось… В часах моей жизни проваливаются вниз последние песчинки. Вчера – или сегодня, если считать новый день с полночи, а не с рассвета – я долго-долго стоял на балконе, провожая взглядом Белль. Чтобы уж наверняка никакие волки или ещё что…И рычал от безысходности и боли. Я-то Белль не увижу никогда. Если бы я мог изменить что-то тогда. десять лет назад… Или четырнадцать. Тогда тоже была осень, холодная злая осень. Оба раза осень… «Спасибо, что ты понял, как это важно для меня». Важно для неё. Значит, важно и мне. А я его за шиворот таскал… Вспоминать стыдно. А он, видимо, бросился спасать Белль, едва вернувшись домой. Спасать от меня. А время там и здесь и вправду такое разное… Я видел, как Беллин конь Филипп вынес из леса двоих. Прощай, любимая. Там, во внешнем мире, настоящая жизнь – не то, что здесь. Прощай и будь счастлива. Из парадного костюма я выпутывался с трудом – застывшие пальцы не гнулись. Зачем мне теперь всё это – золотое и синее? Вот мои прежние вещи, вот вылинявший красный плащ. И рубашка. Привык к ней уже. И я всё-таки не зверь, чтобы совсем… По крайней мере, ещё какое-то время. Я не стану вновь ломать мебель и разбивать зеркала. Моё человеческое – почти человеческое! – время всё-таки было! И я хочу пройти свою точку невозврата с честью. Вот и ещё лепесток угас… Падайте по стеклу, капли. Я – был. И вовсе моя повесть не печальная – потому что я хоть и упустил свой шанс, но всё же попытался. Падайте, капли, падайте. Один шанс на миллион. А если бы не пытался – тогда не было бы ни одного.
Ветер: Первый и последние два обзаца вообще захватили меня. Наверное, потому что на самом деле рассказывают о торм,ч то осталось за кадром. Внутри его души.
Алассиэн: Это всё... не то чтобы за кадром, но не читается с первого просмотра. А у меня в дело идёт всё - прочитанное, просмотренное, передуманное. Даже недавняя ссылка на интервью Глена Кина. Теперь ты понимаешь, почему Эглантен так скис после ухода Белль? Что такое необратимое должно было, по его мнению, произойти?
Алассиэн: Дождь не перестал днём и только усилился к ночи. Да вдобавок ещё началась гроза. Молнии были нехорошие, злые, лилового пламени. Глупо думать, будто я сидел и жалел себя. Не жалел. Просто противно было ждать, зная. Что рассвет нового дня уже не будет моим. Ни один из графов Лионелли не уходил так – не помня прошлого, не осознавая себя. Как я – точно ни один. Отнимется моё человеческое – кем я стану тогда, если и сейчас уже зверь наполовину? Видеть никого не хотелось. Только Белль! Если бы - Белль… Но она не придёт. Не успеет. Да и незачем ей возвращаться. А друзьям незачем видеть, как я становлюсь зверем безвозвратно. Или мне – как обычными, неживыми вещами становятся они. В памяти роем вьются мысли – непрошеные, незваные. Как отец учил меня ездить верхом, как котяра Мурсио тащил вязание из рук матери, как я, Жан-Реми, Эдди Поттс и Селести искали старинный клад… Потом поиски надоели, и мы их забросили. А Жан-Реми продолжил, упрямо лазая по замковым подземельям. И ведь клад действительно нашёл и перепрятал! Глиняный горшок, обмотанный ветхой тряпкой и полный монет со всех сторон света. Селести тогда сказала, что лорду не пристало быть жадиной, и Жан-Реми, морщась, всё-таи выдал нам по монете с профилями каких-то королей. Эдди с этой монеты разжился новой удочкой какого-то особого свойства, а моя, с непонятной надписью, блестящая и золотая, до сих пор хранится в берлоге на дне сундука… … И как волновалась миссис Поттс, как Чип, всего несколько дней как чашка, умудрился сколоть кусочек фарфора, так и оставшись с щербинкой… … И как Бром и Барнет снимали перстень с моей руки, превратившейся в когтистую лапу. Ладонь стала больше, чем была прежде, перстень застрял, и стянуть его никак не удавалось. Мне грозило остаться без пальца вовсе. Металлический обруч кольца тогда пришлось распилить. … Как я однажды, зверем уже, выбрался в лес и понял, что слышу и чувствую по-звериному – отчётливо и ярко, так, как никогда прежде. Как сосны шептались под влажным ветром, и так же, как и сейчас, шла с океана гроза. Как я впервые взял за руки Белль – она была такая хрупкая и тоненькая, и крохотные пальчики скрывались в моих ладонях. И захотелось радовать, и беречь, и защищать – всегда-всегда, сколько я и она есть на свете… Было уже темно, когда чуть скрипнула дверь в мою берлогу. У входа лежал хороший ковёр, и звука шагов я не услышал. Но видеть не хотелось никого. - Оставьте меня. - Но мессир, ваш замок атакуют! Это была миссис Поттс. Ну и пусть атакуют. Разбойнички, впервые за столько-то лет. Я же не дон Алгандо Рохский, чтобы давать отпор и выводить лучников на стены. Кончилось моё время. Пусть делают что хотят. - Это уже не важно, - мне и говорить–то не хочется. Поправляю левой лапой колпак над розой. Угаснем с ней вместе. Беспамятному зверю замок ни к чему. Не знаю, что там у них было. Сначала слышался звук ударов дерева о дерево – таранили дверь, наверное. И какой-то неприятный голос отдавал приказы и воодушевлял разбойничков. «Хватайте любую добычу!» Не будь мои уши звериными, я бы, наверное, и не услышал. Потом дверь снесли, после были шум и вопли. Может, и нечестно было торчать тут, когда… А вдруг я вот прямо тогда озверею и сожру кого-нибудь? Нет уж, уходить – так человеком. Всего-то осталось три лепестка. И свечение над розой почти погасло. Прошло сколько-то времени, и вопли стихли. Я сидел на кушетке, поджав лапы и тоскливо уставившись в окно. Что было бы, если бы… Снова заскрипела дверь, я нехотя обернулся. У порога стоял мужик в красном, ухмылялся и растягивал лук. Ну, здравствуй, смерть. Вот и охотничек пришёл. Хотя бы утра ждать не придётся. Когда куда-то под лопатку впилась стрела, всё моё тоскливое спокойствие вмиг исчезло. Больно! Как бы эту дрянь выдернуть? У меня руки за спину не гнутся… Дотянуться до стрелы я не успел – только вскочить. Сзади ударило что-то тяжёлое, брызнули стёкла, и я вылетел на балкон, проехав спиной по каменным плитам. Древко щёлкнуло и обломилось. От боли потемнело в глазах. Поймав лапой перила, я только чуть приподнялся, увидел кривую от злости рожу мужика в красном… Кошки тебя дери, нет чтобы убить сразу! – а потом, сбитый с лап очередным ударом, покатился куда-то вниз. Мерзость, ох и мерзость же! Но лучше умереть человеком, чем жить беспамятной тварью. Делай, за чем пришёл. И быстрее… - Нет! – раздалось снизу, из темноты. – Гастон, не надо! - Белль? – от неожиданности я выговорил это вслух. Глянул вниз и вправду увидал её на мосту. Белль здесь, она волнуется за меня, я ей нужен… Я – нужен! Этого, видимо, и звали Гастон. Он уже обломил где-то мраморную руку-ногу и целил её против меня. Ну, мужик, не повезло тебе. С одного удара красный полетел прочь, заваливаясь меж черепичными откосами. Я гонял его по крышам какое-то время, но достать не мог и сам не хотел подставляться. Дождь заливал глаза, слепили вспышки молний, звуки грома и шум падающей воды глушили его слова. А кричал он много. Когда я наконец разобрал, что именно, в голове зазвенело от гнева.
Ветер: Теперь ты понимаешь, почему Эглантен так скис после ухода Белль? Он впал в депрессию именно из-за того, что потерял её и не верил, что она когда-либо вернётся. А не из-за того, что её уход означал сохранение сил заклятья. Что он сказал Миссис Поттс, когда та известила его об атаке замка? "Пусть входят, теперь уже всё равно". Я не думаю, что его в тот момент беспокоила ценность собственной жизни и ценность жизней его слуг. Весь смысл существования ушел вместе с Белль. Он больше не думал о себе (читай - о своём заклятии), он думал о ней. Я так это вижу. Алассиэн пишет: Теперь ты понимаешь, почему Эглантен так скис после ухода Белль? Что такое необратимое должно было, по его мнению, произойти? Ты писала об этом выше. Хотя мне всё равно не верится, что Чаровница могла подготовить такой вариант на случай его "поражения". Если дословно вспомнить Пролог: "If not... he would be doomed to remain a beast for all time." - т.е. при не-снятии заклятия он останется зверем на всю жизнь. Останется, а не превратится окончательно. А вот о судьбах слуг в таком случае можно гадать.
Алассиэн: Ветер пишет: Весь смысл существования ушел вместе с Белль. Наверное, это мне просто не удалось показать как следует - это главное, а дальше, вторым пунктом - его собственные предположения о том, почему заклятие станет необратимым. Я сейчас дополнила предыдущий пост - там уже по сюжету дальше.
Ветер: Алассиэн пишет: Я сейчас дополнила предыдущий пост - там уже по сюжету дальше. Да, прочел. Но посылай лучше новые кукси в новых сообщениях. Теперь об ошибках. На моей иллюстрации у Биста на левой лапе кисть руки такая же, как на правой... В общем, теперь у него две правых руки... вот уж точно монстр... Ничего, поправимо! У тебя: Он уже обломил где-то мраморную руку-ногу и целил её против меня. Это длинношеяя гаргулья: И Бист не гонял Гастона по крышам. Большинство его ударов и выпадов не достигли цели - ему только удалось один раз сбросить охотника на другой карниз. Там-то Гастон и загнал его на самый край и прокричал слова, которые так разъярили Биста (первоначально, кстати, был вариант "Time to Die" вместо "Belle is mine"). Ну, и ещё этот момент было бы здорово описать:
Алассиэн: Итак, повесть я всё-таки закончила. Комментарии и замечания приветствуются, над текстом буду работать дальше. Ветер пишет: лучше новые кукси в новых сообщениях. Тогда нарушается баланс эпизодов. Набирать-то можно без разбору подряд, а вот паузы в чтении лучше делать там, где это задумано автором. Это длинношеяя гаргулья: Где бы ещё мне достать видео в хорошем качестве? Или скриншоты хотя бы. У меня вытянутый с МэйлВидео файл формата flash, тамошнюю картинку вообще на весь экран не растянешь. Вот и пропадают подробности. Ну, и ещё этот момент было бы здорово описать: Ну разумеется;) Экшен мне даётся, я думаю, хорошо, а вот любовные сцены - с превеликим трудом. Не выйдет из меня автора дамских романов :) И время от времени обрисовывается на краешке сознания мысль: а ведь "Цветок Шиповника" - это всё-таки мерисью. Своеобразное такое. Хотя... Мой адан на него ведь совсем не похож, только глаза такие синие-синие...
Ветер: Алассиэн пишет: Набирать-то можно без разбору подряд, а вот паузы в чтении лучше делать там, где это задумано автором. Ну, когда весь текст будет окончательно готов, всё равно лучше скомбинировать его в один Word-файл (c картинками ) И дать на него линк в первом же сообщении этой темы. А то новым читателям не очень удобно будет всю повесть читать в режиме форума, тем более с кусками наших комментариев. Где бы ещё мне достать видео в хорошем качестве? Или скриншоты хотя бы. Скриншоты тут: http://www.fanpop.com/spots/beauty-and-the-beast/screencaps Экшен мне даётся, я думаю, хорошо, а вот любовные сцены - с превеликим трудом. Я сам не понимаю, как их правильно описывать. Вот рисовать - другое дело
полная версия страницы