Форум » Библиотека » Ассоциации » Ответить
Ассоциации
Алассиэн: А в этой теме, я думаю, хорошо было бы поговорить об историях, чем-то похожих на "Beauty and the Beast". О легендах со схожим сюжетом, о том, что было до, и о тех историях, что возникли после, и, не будь "Beauty and the Beast", не стали бы такими, какими их знаем мы.
Алассиэн: Почитала я немного форум TLM и вспомнила кое-что. В давние детские времена была у меня книжка - сборник сказк Андерсена, и последней в этом сборнике стояла странная история про дочку конунга, злющую и красивую днём и становящуюся доброй жабой на закате. С тех пор сказка эта мне не попадалась. Сегодня я, впрочем, хорошенько поспрашивала Гугл (названия-то я уже не помнила) и таки нашла: http://andersen.com.ua/ru_doch_bolotnogo_tsarya.html Вот отрывок оттуда: "И аист взял малютку, полетел к дому викинга, проткнул в оконном пузыре клювом отверстие, положил ребенка возле жены викинга, а потом вернулся в гнездо и рассказал обо всем жене. Птенцы тоже слушали — они уже подросли. — Вот видишь, принцесса-то не умерла — прислала сюда свою дочку, а я ее пристроил! — закончил свой рассказ аист. — А что я твердила тебе с первого же раза? — отвечала аистиха. — Теперь, пожалуй, подумай и о своих детях! Отлет-то ведь на носу! У меня даже под крыльями чесаться начинает. Кукушки и соловьи уже улетели, а перепелки поговаривают, что скоро начнет дуть попутный ветер. Птенцы наши постоят за себя на маневрах, уж я-то их знаю! И обрадовалась же супруга викинга, найдя утром у своей груди крошечную прелестную девочку! Она принялась целовать и ласкать малютку, но та стала кричать и отбиваться ручонками и ножонками; ласки, видимо, были ей не по вкусу. Наплакавшись и накричавшись, она наконец уснула, и тогда нельзя было не залюбоваться прелестным ребенком! Жена викинга не помнила себя от радости; на душе у нее стало так легко и весело, — ей пришло на ум, что и супруг ее с дружиной явится также нежданно, как малютка! И вот она поставила на ноги весь дом, чтобы успеть приготовиться к приему желанных гостей. По стенам развешали ковры собственной ее работы и работы ее служанок, затканные изображениями тогдашних богов Одина, Тора и Фрейи. Рабы чистили старые щиты и тоже украшали ими стены; по скамьям были разложены мягкие подушки, а на очаг, находившийся посреди главного покоя, навалили груду сухих поленьев, чтобы сейчас же можно было развести огонь. Под вечер жена викинга так устала от всех этих хлопот, что уснула как убитая. Проснувшись рано утром, еще до восхода солнца, она страшно перепугалась: девочка ее исчезла! Она вскочила, засветила лучину и осмотрелась: в ногах постели лежала не малютка, а большая отвратительная жаба. Жена викинга в порыве отвращения схватила тяжелый железный дверной болт и хотела убить жабу, но та устремила на нее такой странный, скорбный взгляд, что она не решилась ее ударить. Еще раз осмотрелась она кругом; жаба испустила тихий стон; тогда жена викинга отскочила от постели к отверстию, заменявшему окно, и распахнула деревянную ставню. В эту минуту как раз взошло солнце; лучи его упали на постель и на жабу... В то же мгновение широкий рот чудовища сузился, стал маленьким, хорошеньким ротиком, все тело вытянулось и преобразилось — перед женой викинга очутилась ее красавица дочка, жабы же как не бывало. — Что это? — сказала жена викинга. — Не злой ли сон приснился мне? Ведь тут лежит мое собственное дитя, мой эльф! — и она прижала девочку к сердцу, осыпая поцелуями, но та кусалась и вырывалась, как дикий котенок. Не в этот день и не на другой вернулся сам викинг, хотя и был уже на пути домой. Задержал его встречный ветер, который теперь помогал аистам, а им надо было лететь на юг. Да, ветер, попутный одному, может быть противным другому! Прошло несколько дней, и жена викинга поняла, что над ребенком тяготели злые чары. Днем девочка была прелестна, как эльф, но отличалась злым, необузданным нравом, а ночью становилась отвратительною жабой, но с кротким и грустным взглядом. В девочке как бы соединялись две натуры: днем, ребенок, подкинутый жене викинга аистом, наружностью был весь в мать, египетскую принцессу, а характером в отца; ночью же, наоборот, внешностью был похож на последнего, а в глазах светились душа и сердце матери. Кто мог снять с ребенка злые чары? Жена викинга и горевала и боялась, и все-таки привязывалась к бедному созданию все больше и больше. Она решила ничего не говорить о колдовстве мужу: тот, по тогдашнему обычаю, велел бы выбросить бедного ребенка на проезжую дорогу — пусть берет кто хочет. А жене викинга жаль было девочку, и она хотела устроить так, чтобы супруг ее видел ребенка только днем".
Ветер: Занимательная история. Тем более, что превращается тут не только внешность, но и характер. Немного напомнило первого "Шрека", но там всё намного прозаичнее. Моя новая ассоциация на тему ВатВ. "Эдвард руки-ножницы" Об этом знаменитом фильме столько было сказано, что я затрудняюсь что-либо добавить. Разве что... было очень грустно при последнем просмотре. Из-за того, что истинные чудовища внешне на чудовищ совсем не похожи. А те, кто похожи - редко таковыми являются.
Алассиэн: Раз уж заговорили о конунгах и дочках конунгов, не могу не упомянуть повесть Марии Семёновой "Хромой кузнец". "Нидуд, вождь ньяров, спустил на землю сынишку и спешился сам. И Трюд обняла его, прижалась лицом к его широкой груди. Он поцеловал жену и ласково отстранил на длину вытянутых рук: – Заждалась меня, Трюд милая? Бёдвильд низко поклонилась ему: – Здравствуй, отец мой конунг… – Здравствуй, Бёдвильд! – отвечал Нидуд с довольной улыбкой. Красавица дочь близка была его сердцу. – А я подарок тебе привёз. Держи! Он пошарил за пазухой, и золотая искорка опустилась ей на ладонь. Она ахнула и зажмурилась. Крепко стиснула кулачок и медленно раскрыла его, словно боясь – вдруг улетит. Ни один конунг не сумел бы сделать своей дочери подарка дороже! На ладони Бёдвильд лежало колечко, узорно свитое из тонких сияющих нитей. Немало было у Нидуда всяких богатств, но подобной красоты в его доме ещё не видали… – Теперь у нас много будет таких колец! – крикнул Сакси. Глубокий отцовский шлем сползал ему на глаза. – Да! – всплеснула руками Трюд. – Что же ты, конунг, не похвастаешься добычей? Покажи нам пленника. Нидуд почесал в бороде: – А что показывать… Вон его везут, смотри сама. Волюнд ехал между двумя всадниками, задом наперёд посаженный на рыжую лошадь. Житель далёкого северного края, он был одет в грубые шерстяные штаны и безрукавку из пестрой шкуры оленя. А руки его были прочно скованы за спиной. Он молча смотрел на дорогу, уплывавшую назад. И нельзя было сказать по его лицу, слышал ли он, что происходило вокруг. Воины хвастались: – Мы подступили к нему, когда он спал, устав на охоте. Он проснулся и голыми руками уложил троих наших, но Один помог нам, и мы его связали. Славный кузнец будет у конунга! И те, что оставались дома, восхищённо раскрывали рты. Наконец кто-то спросил: – А где же сокровища? Неужели у него в кузнице нашлось одно-единственное кольцо? – Мы перерыли весь дом, – отвечали воины. – Но всё зря. И он ничего не открыл конунгу, хотя конунг долго его спрашивал. Однако теперь-то он сделает для Нидуда семь раз по семь сотен звонких колец. А Нидуд нас ими одарит! Волюнда стащили с лошади, разомкнув цепь, проходившую под её брюхом, от его левой ноги к правой. И когда он выпрямился, то оказалось, что он был на голову выше всех, кто его окружал. Бёдвильд смотрела на пленника, положив руки на плечи единокровного братца Сакси. У Волюнда были крепкие ноги зверолова и могучие руки кузнеца. Ржавые цепи скрещивались на груди, железные звенья терлись друг о друга и скрипели. Тёплый ветерок шевелил его волосы, цвета соснового корня. Лицо рассекала глубокая запёкшаяся рана. Глаза, тёмной синевы, от боли и сдерживаемой ярости казались почти чёрными. – Смотри! – покачав головой, обратилась к мужу повелительница Трюд. – Смотри, как горят у него глаза. Как у дракона! Из лесу ты его привёз, и в лес он будет всё время смотреть, сколько бы мы его ни кормили. Наверняка он уже обдумывает, как отомстить! – Я и сам это знаю, – нахмурился Нидуд. – Скажи лучше, что ты предлагаешь? Трюд сложила руки на груди – льняное платье на ней было вышито красными и синими нитками. Она сказала: – Сделай так, чтобы он не годился для мести. Вели подрезать ему сухожилия под коленями: это не помешает ему размахивать молотом, но сражаться он никогда больше не сможет. Нидуд в восторге хлопнул себя по бедру: – Воистину умную жену взял я когда-то!.. Так нам и следует поступить!" "Однажды он увидел Бёдвильд возле коровника. Было раннее утро, и она несла в дом ведёрко парного молока. – Поставь ведро, – сказал конунг. – И покажика мне руки. Бёдвильд молча повиновалась. Отец долго рассматривал круглые пятнышки мозолей на её ладонях, потом погладил её по голове и сказал: – У моей матери руки были жесткие, как копыто. Я думал, с тобой будет иначе. А где колечко? Разонравилось?.. Бёдвильд жарко покраснела и опустила глаза. – Это ведь твой подарок… я боюсь его потерять… Она любила отца и трепетала перед ним, точно робкий осиновый листочек. И ни за что не отважилась бы признаться: кольцо было сломано. Она и вправду надевала его не всякий день, чтобы ненароком не оставить где-нибудь в пряже или в куче навоза, больше хранила под подушкой, в кожаном кошеле. Но судьба, видно, распорядилась по-своему. Как раз накануне она вынула своё сокровище, чтобы полюбоваться им у очага… И ахнула! Невесомое кружево, сплетённое из тоненьких проволочек, было смято в лепешку. Не иначе, наскочили в шумной игре отчаянные мальчишки. Или оперлась локтём рабыня, тащившая закопчённый котёл… А может быть, это норна, вещая Богиня судьбы, уронила невзначай свою тяжёлую прялку… " "Бёдвильд с детства знала и остров, и домик, и все подходы к нему. Пожалуй, днём она не испытала бы страха. Днём всё вокруг привычно и знакомо и нет нужды бояться, как бы вдруг не появилась на лунной дорожке ночная всадница-ведьма верхом на волке, со змеями вместо поводьев… Ночью страшно! Как знать, не обернутся ли великанами все эти утёсы, такие красивые днём, на фоне ясного неба! Не вздумают ли размять во мраке свои гранитные члены перед тем, как вновь застыть на рассвете?.. И не таятся ли здесь Скрытые Жители, те, что протягивают холодные руки прямо из камня, утаскивая к себе в скалу зазевавшегося путника?.. Но хромой кузнец, к которому она шла, был для неё страшней любого инеистого великана и даже самой старухи Хель, владычицы царства умерших… Дверь хижины оказалась закрыта и даже приперта снаружи колом. Так, верно, оставил её Хильдинг, ездивший на остров накануне. Сквозь щели пробивался мерцающий свет, чувствовался запах дыма… Хозяин был дома. Бёдвильд осторожно отодвинула тяжёлый кол, потянула на себя дверь и заглянула вовнутрь. Волюнд не спал… Он сидел у стены, обхватив руками колени, и смотрел в огонь очага, поедавший кусочки сухого плавника. От его шеи к кольцу в стене тянулась толстая цепь. Такие же цепи были и на руках. Когда заскрипела дверь, он медленно оглянулся. Увидел, что это был не Нидуд и не Хильдинг, а всего лишь хозяйская дочь, и снова равнодушно уставился в огонь… Осмелев, Бёдвильд вошла и прикрыла за собой дверь: негоже выпускать из дому и без того скудное тепло. Сделала несколько робких шагов и остановилась у противоположной стены, там, где он никак не сумел бы до неё дотянуться. А Волюнд продолжал молча смотреть на язычки пламени, и его глаза не мигали. Бёдвильд сказала так тихо, что едва сама себя расслышала: – Волюнд… я пришла тебя попросить… Давненько же он не слышал просьб. Одни только приказы да ещё оскорбительную брань. Он поднял на неё глаза. Он спросил: – Что же у тебя случилось, Лебяжье-белая? Вот так Бёдвильд впервые услышала его голос… И внезапно увидела перед собой не тролля, не колдуна, способного к злым чудесам, – просто человека, сотворённого, как и она сама, из плоти и крови. И этот человек был очень несчастен. Бёдвильд торопливо развязала шнурок и показала колечко. При виде его у Волюнда что-то метнулось в глазах. Метнулось и пропало, так быстро, что Бёдвильд ничего и не заметила. Она виновато прошептала: – Вот… Волюнд протянул руку, но Бёдвильд испуганно отшатнулась. На его лице появилось подобие усмешки. Он сказал: – Ты можешь бросить… Или надеть на прутик… Бёдвильд разыскала в дровах тонкую щепочку, насадила на неё измятый золотой ободок и так отдала кузнецу. И спросила, волнуясь: – Ты починишь его? Он ответил, помолчав: – Я его сделал. Осмотрев кольцо, он положил его на камень. Мгновение помедлил. И стал подниматься на ноги… Бёдвильд с перепугу едва не бросилась вон. Остановила её только мысль о цепях, надёжно удерживавших его возле стены. Но страх был напрасным: несколько шагов в сторону, к пузатому глиняному кувшину, дались ему мучительным трудом. Волюнд наполнил деревянную кружку, отхлебнул из неё и поленом пододвинул кружку Бёдвильд: – Выпей со мной, хозяйская дочь, если не брезгуешь. Бёдвильд не посмела ему отказать. Взяв кружку, она отпила осторожный глоток… В кружке было скисшее молоко. Волюнд сказал: – Дай мне застёжку, которая у тебя на плече. Ей не хватило смелости спросить, для чего. Она послушно расстегнула серебряную фибулу-пряжку, скреплявшую шерстяной плащ, и на той же щепочке подала кузнецу. Он пододвинулся поближе к огню и склонился над кольцом. А Бёдвильд, понемногу успокаиваясь, прислонилась к стене. Оказывается, не так уж и страшно… Волюнд между тем, казалось, вовсе о ней позабыл. Колечко живой искоркой вспыхивало у него в руках: он что-то делал с ним острым концом застёжки. И Бёдвильд, наблюдая за ним, не могла отделаться от мысли – эти руки ей что-то напоминали. Что-то знакомое и в то же время волшебное. Потом она поняла. Руки кузнеца были похожи на крылья. Почему?.. Может быть, из-за теней, что отбрасывал метавшийся огонь?.. Некоторое время молчание стояло поперёк хижины, как глухая стена. Наконец Бёдвильд тихо сказала: – Я удивилась, когда впервые увидела тебя… Я думала, отец привезёт гнома… старого бородатого карлика… а ты оказался совсем не таким… Волюнд отозвался почти немедленно: – Я тоже удивлялся, Лебяжье-белая. Мне лось, у такого волка, как твой отец, и дети должны быть не дети, а мохнатые волчата. Бёдвильд закусила губы и замолчала. Волюнд долго трудился над испорченным кольцом, возвращая своему изделию первоначальную красоту. Бёдвильд наблюдала за ним. Давно не видевший его мог бы и не узнать… Одежда затрепалась, осунувшееся лицо заросло бородой, пострашнело… Прежними были только глаза. Эти глаза внушали ей страх. Сперва она так и подскакивала при каждом его неожиданном движении. Но постепенно усталость и тепло одолели её, и она задремала… Голос Волюнда заставил её очнуться. – Возьми своё кольцо, Лебяжье-белая… Вздрогнув, Бёдвильд открыла глаза. Волюнд протягивал ей кольцо, насаженное на гибкий прут. Она взяла его и надела на палец. Кто не знал о поломке, ни за что не догадался бы о ней теперь. Кто знал – сказал бы, что кольцо от умелой починки стало едва ли не лучше. Как прежде, радовали глаз блестящие грани и тонкий узор, сплетённый из невесомых золотых нитей… Бёдвильд не могла оторвать глаз. – Возьми и застёжку, конунгова дочь, не то позабудешь. Бёдвильд не глядя потянулась за фибулой… и железные клещи сомкнулись у неё на запястье! Бёдвильд даже не вскрикнула… Не было больше хозяйской дочери и раба. Был победитель, взявший добычу. И пленница у его ног. Бёдвильд смотрела на него круглыми от ужаса глазами. Волюнд стоял над ней – цепко стоял на изувеченных ногах, придерживая свои кандалы… Наконец Бёдвильд выдавила из себя: – Что… ты… задумал?.. Волюнд засмеялся. Бёдвильд никогда в жизни не слышала ничего более страшного. Он сказал: – Нидуд, старый волк, тебе родной отец. А Хлёд и Эскхере, его волчата, твои любимые братья. Так что, по-твоему, у меня на уме? Бёдвильд всхлипнула. – Сакси… ты… ты не тронул его… я… Волюнд огрызнулся: – Я вижу, тебе было бы легче, если бы ты нашла здесь его череп, оправленный в серебро! Бёдвильд съёжилась, всё тело охватил ледяной холод. Страшно кончалась её жизнь, ещё толком и не начавшаяся… Какое-то время Волюнд молча разглядывал беспомощную конунгову дочь. А потом усталым движением опустился на мох и застыл в той же позе, в которой сидел, когда Бёдвильд вошла. Его ноги касались её подогнутых колен. Он сказал: – Прости меня, Бёдвильд. Я должен был знать с самого начала, что не смогу причинить тебе зла." http://lib.rus.ec/b/153437/read
Ветер: А ведь читал же я это! Проклятье, столько всего прочитанного забывается, и так быстро...
Алассиэн: Ветер пишет: читал же я это! столько всего прочитанного забывается, и так быстро... Читал и забыл или читал и не замечал сходства? Потому что чтение одной и той же книги в разные годы порой даёт очень разное впечатление. В детстве я восхищалась Атосом, а теперь его терпеть не могу.
Ветер: Ну, сильного сходства я и сейчас не замечаю. Да, читал и забыл. По жизни я вообще очень рассеянный и забывчивый, в этом у нас общая беда с Морисом. Но, как я себя успокаиваю, все гении очень рассеяны . Шутка :) Зато да, можно перечитывать одни и те же книги. Хороша болезнь склероз, как говорится...
Алассиэн: Ветер пишет: сильного сходства я и сейчас не замечаю. А всё-таки... Есть красавица Бёдвильд, есть по первому её впечатлению страшный, как тролль, как колдун, Волюнд (да ещё и при изрядном внешнем сходстве), есть даже местный Гастон-Рандвер. И Сакси - ключевой персонаж, почти что Чип ;)
Алассиэн: Картинка с Девианта, но правильнее её показывать здесь.
Алассиэн: Монолог дракона "Итак, еще раз: почему я не могу существовать? Во-первых, я не вписываюсь в законы физики и биологии. При массе пять тонн и размахе крыльев десять метров я не должен летать. А я летаю. Ладно, пусть я могу летать (а что же я сейчас делаю?), но я должен летать на скорости не меньше четырехсот километров в час. У меня посадочная скорость должна быть километров триста, как у реактивного истребителя, а я могу висеть на месте как вертолет. И откуда я знаю о реактивных истребителях? В этом мире их нет. И еще долго не будет. Опять отвлекаюсь. Надо по порядку. Информация – это в-третьих. Биология – во-вторых. А физика – в первых. Вот там, прямо по курсу, физическое явление намечается. Переход электростатики в электродинамику. С дождем и грохотом. Долбанет сейчас меня молнией, и полечу по всем законам физики. Вертикально вниз. Свежеподжаренный и аппетитно пахнущий, с хрустящей корочкой. С высоты тысяча футов. Или триста метров. Или триста тридцать ярдов. Могут слоны летать? Покажите мне летающего слона, и я свой хвост съем. А с другой стороны, когда я взлетаю, на деревьях сучья ветром обламывает. Кубометр воздуха весит меньше полутора килограммов. Площадь моего крыла – не больше 15–18 метров. На два крыла – тридцать метров. И пять тонн. Почти двести килограммов на метр. На тоненькую перепонку. И максимум четыре взмаха в секунду. Нет, по нормальным законам физики я летать не могу". ............................................. "Теперь – биология. Во-первых, я – единственный дракон в этом мире. Единственный представитель своего вида. Причем, отлично приспособленный к окружающей среде. То есть, лучше всех. И при этом единственный. Не агрессивный, хотя отлично бронирован и вооружен. Могу перебить слону хребет ударом хвоста. Могу поднять носорога на рога. Могу перекусить бегемоту горло. И при этом всеяден. Могу (и люблю) есть сухую древесину. Могу, но не люблю траву. Ел мясо. Но сырое невкусно, а с костром возиться – в лом. Сухие березовые дрова сами по себе вкусные. Сколько несоответствий – с ума сойти. Шесть конечностей – раз. Двойная специализация зубов – как у хищников и травоядных скопом – два. Даже травоядные не едят сухую древесину. Грызут, зубы точат, но не едят. Я ем – три. Рога с регулируемым углом атаки – четыре. Вроде бы, у змей ядовитые зубы подвижные, но рога – ни у кого. Рога – признак травоядного, а клыки – хищника. У меня и то, и другое. Нонсенс. Далее – зрение. У хищников – направлено вперед, обзор где-то 180 градусов. У травоядных – круговой обзор. Я опять ублюдок. У меня 270 градусов. Далее – передние конечности. Таких в природе не бывает. Когти сжаты – бронированный кулак. Или копыто. Когти развернуты – не дай бог кому-нибудь с ними познакомиться. Когти убраны, пальцы выпущены – венец эволюции. Но у эволюции не хватило пороху на такую конечность. Или когти, или пальцы. Точнее, когти на пальцах. Только вот у кошек как? Куда у них когти убираются? Надо будет посмотреть. Черт с ними, с кошками. Крылья. У птиц и летучих мышей – это передние конечности. У меня – средние. Как у пегаса. Этого самого пегаса люди выдумали. А кто же меня выдумал? И изготовил. В единственном экземпляре. Эволюция не могла. Она конвейер любит, поточное производство. Да и не доросла она до таких, как я. Слишком я хорошо продуман. Слишком много законов нарушаю своим существованием. Значит, меня сделали. Кто-то. Собрались в кружок четыре мудреца. Один собрал костяк. Второй нарастил мясо. Третий обтянул шкурой, четвертый вдохнул жизнь. Я проснулся и пообедал. Всеми четырьмя. И даже не спросил, зачем они меня сделали. А может и спросил, но ответ забыл, когда в ту скалу врезался. Красивая гипотеза, но где-то я ее слышал. И есть в ней недостаток. Мудрецов нет и драконов других больше не будет. Ни одного. Ни одной. Поэтому лучше остановиться на варианте, в котором я не пообедал. В этом случае ясно, что делать. Найти этих генных инженеров, посадить в кружок, снабдить материалами и пусть творят! А если не захотят? А вдруг они решат, что драконы будут представлять угрозу для человечества? Может, я не случайно в ту скалу въехал? Может, мне жизнь была как кость в горле. Поднялся повыше, разогнался в пике, только не под тем углом со скалой встретился. Вместо прямого удара получился скользящий. Так и не удалось лебединую песню спеть, ласты склеить, копыта отбросить. И ведь удалось бы, если б не ручеек под носом. И регенерация как у гидры. Ну кто мог подумать, что я такой живучий. Как десять гадюк. Нет, эта гипотеза всех фактов не объясняет. Ни черта она не объясняет. Поэтическая заумь, массаракш! Тридцать три раза массаракш! Спокойней, парнокопытный друг пернатых! Говори, что думаешь, но думай, что говоришь! " Пытаюсь подобрать условия для развития зародыша. И в яйце, и в организме матери резуль"таты одинаковые. Дракончик нормально развивается начиная с трех сантиметров и полуграмма веса. То есть с того момента, когда представляет собой достаточно крупный, полностью сформировавшийся организм. Вывод: я не родился и не вылупился из яйца. Меня сделали. Забудь, дурачок, о дне рождения. Если приспичило, отмечай день окончания сборки. Следствие номер один: я не смогу, как Адам, даже с использованием генной инженерии, вырастить себе подругу из ребра. Следствие номер два: если даже найду подругу своего вида, у нас не будет детей. Кому-то был нужен очень живучий дракон в единственном экземпляре. Неспособный к размножению, но со всеми атрибутами мужского пола. Кто-то, видимо, очень боялся, что драконы вытеснят с этой планеты людей. На чувства самого дракона ему наплевать. Биоробот ему нужен. Чтоб выполнил поставленную задачу и с почетом сдох под кустом в полном одиночестве. Если когда-нибудь встречу того, кто меня сделал, убью." Павел Шумилов, "Одинокий дракон".
Ветер: Да, занимательно. Оосбенно про рога-клыки. Спасибо за труд перепечатывания!
полная версия страницы